___________
* Там же, стр. 89.
66
КОММЕНТАРИИ: ПЕРВЫЙ ШАГ К ПОЛОЖИТЕЛЬНОЙ ЭСТЕТИКЕ
Впервые напечатана в "Вестнике Европы", 1894, No 1, с. 294-302.
Основное содержание работы Соловьев определил в письме известному публицисту К. К. Арсеньеву: "...защищаю известный Вам, вероятно, трактат об отношениях искусства к действительности - это дает некоторый интерес статье" (Письма, 2, 89). Редактору "Вестника Европы" Стасюлевичу Соловьев сообщил об обстоятельствах, вызвавших появление статьи: "Ее очень удобно связать с недавними эстетическими толками... к тому же в ней есть нечто специально приятное для нашего приятеля А. Н. Пыпина, именно некоторое заступничество за Чернышевского против Боборыкина, который недавно боборыкнул покойного в нашем московском философ
388
ском журнале" (Письма, 1, 114). В 1893 г. был издан сборник статей Н. Г. Чернышевского, и имя, долго находившееся под запретом, вновь появилось на страницах русской печати. Редакцией "Вестника Европы", куда входил двоюродный брат Чернышевского Пыпин, статья Соловьева понималась как признание заслуг публициста-шестидесятника в создании "истинной эстетики" и как выступление против новейших последователей теории "искусства для искусства". При таком подходе, усвоенном и русскими читателями, эстетические воззрения самого Соловьева отходили на второй план, стушевывалось их принципиальное отличие от взглядов Чернышевского.
{1} Под "реакцией в пользу "чистого" искусства" Соловьев разумеет выступления П. Д. Боборыкина (Боборыкин П. Д. "Красота, жизнь и творчество // Вопросы философии и психологии. 1893. No 1, 2) и С. М. Волконского (Волконский С. М. Искусство и нравственность // Вестник Европы, 1893. No 4), которые послужили непосредственным поводом к его работе над статьей. "Противоположная крайность" - писаревское "разрушение эстетики", находившее многочисленных последователей в демократической журналистике 1860-1880-х гг.
{2} Неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." (1836).
{3} Здесь Соловьев разделяет теорию необратимости исторического прогресса, которую в иных случаях он резко и остроумно критиковал.
{4} Речь идет о Фридрихе Ницше.
{5} Неожиданно высокомерное отношение к африканским владетелям, которые вели упорную борьбу с французскими (Беганзин) и английскими (Лобенгула) колонизаторами, связано у Вл. Соловьева с глубоко укоренившимся европоцентризмом.
{6} Первое издание магистерской диссертации Н. Г. Чернышевского вышло в 1855 г.
{7} А. А. Фет, "Кому венец: богине ль красоты..." (1865). Курсив Вл. Соловьева.
Как совершенно справедливо замечает кн. С. М. Волконский,
«наша эстетическая терминология довольно расплывчата
и нуждается в кристаллизации более, чем всякая
другая; способствовать установлению правильного значения
слов лежит на обязанности всякого пишущего». Этим
объясняется «ответ» кн. Волконского, а также и следующие
мои строки.
Речь шла о том, был ли живописен действительный
исторический образ Иоанна Грозного и наиболее характерные
явления его царствования — московские казни и новгородские
избиения. Кн. Волконский утверждает, что все
это было живописно, хотя соглашается, что во всем этом
не было красоты. Признавая живописность одним из видов
красоты, я не допускаю, чтобы безобразное или лишенное
красоты могло быть живописным, хотя оно может служить
материалом и поводом для живописных и прекрасных художественных
изображений, столь же мало похожих на
свой исторический материал, как прекрасные цветы и плоды
не похожи на ту навозную землю, из которой они произрастают.
Если бы я сколько‑нибудь колебался в своем мнении,
что Иоанн Грозный и деяния его живописны только в своем
художественном изображении, а вовсе не были такими в
своей исторической действительности, то князь С. М. Волконский
своим ответом укрепил бы меня в этой мысли.
В самом деле, его решительное заявление о живописности
упомянутых исторических сюжетов сопровождается такими
объяснениями, которые придают ему обратный смысл
и, следовательно, прямо подтверждают мой взгляд. На вопрос,
были ли живописны московские казни, кн. Волконский
отвечает: «Да, были, так же как и светочи Нерона». —
Была ли живописна десятитысячная масса утопленников?
Да, была, так же как масса страждущих преступников,
рисовавшихся воображению Данта, как флорентийская чу
558
ма в глазах Боккачио, как инквизиция и Торквемада в глазах
Виктора Гюго *. Но ведь именно это и только это утверждал
и я. Да, Иоанн Грозный и дела его живописны в
воображении и в изображениях у Антокольского, Самойлова,
А. Толстого, как ад живописен у Данта, как сжигаемые
в смоле мученики живописны у Семирадского, чума у
Боккачио, инквизиция у Виктора Гюго и, наконец, — прибавляю
и мой пример, почему‑то обойденный кн. Волконским,
— как развивающаяся проказа живописна у Флобера.
Но каким же образом из бесспорной живописности
всех этих предметов в воображении и изображении художников
можно заключать, что они живописны в действительности,
и даже только в действительности, в изображении
же не живописны, а прекрасны. «Картина, — утверждает
кн. Волконский, — не может быть живописна: картина